всю дорогу откуда-то запах жареной рыбы
а это запах горячего хлеба и
мороженой рыбы
которые висят на ручке коляски
смешиваются в воздухе и в таком
виде
попадают мне в нос.
зажигаются первые фонари
и мужчины после работы идут с
пивком.
впереди – ужин.
***
23-го февраля, в первый день
после конца перемирия,
я ехал в метро и заметил мужчину,
который внимательно смотрел на меня.
я вспомнил,
что чеченцы сказали:
"…и русские узнают об этом".
вернее, они сказали так:
"и русские поймут, что это было
действительно перемирие".
на меня это не произвело впечатления тогда,
я бы и не вспомнил об этом,
а вот на человека, похоже, произвело, -
он явно нервничает, поглядывая на меня,
а я небритый, стою,
сложив руки на поясе,
достаточно безумно чему-то улыбаясь,
и думая о чем-то своём.
поезд долго стоит на станции,
как бы оставляя ему шанс спастись.
наконец, взглянув на меня в последний раз,
он выскакивает из вагона.
метнулся к середине платформы и замер там.
это не сумасшедший,
это, скорее, наоборот, совершенно нормальный,
всем бы быть такими сумасшедшими, как он,
да все такие и есть,
просто слабые головы -
никогда не знаешь,
что на кого произведёт впечатление,
и никогда не отвечаешь за слабую голову -
за свою не отвечаешь,
а тем более за чью-то ещё.
я нахожусь в Берлине, где мы с приятелем ждем ночного трамвая,
и он пересказывает мне сцену,
которую видел в другом берлинском ночном трамвае:
в трамвай заходит человек, который ест пиццу,
водитель ворчит на него, чтоб он вышел,
потому что в трамвае есть не нужно,
человек выходит и начинает бежать трусцой перед трамваем,
поедая пиццу.
водитель в бешенстве,
а человек доедает пиццу и заходит обратно.
…тем временем в вагоне
сидит какой-то пьяный хипан с длинными волосами,
а мимо него проходит скинхед,
и хипан говорит:
"а-а, клевая у тебя стрижка, чувак,
я тоже такую хочу"
“а я тебе могу устроить,
у меня и машинка с собой” - говорит скинхед.
…я хохочу,
мне дико нравится эта сцена.
моя девушка улетела сегодня днём,
и я уезжаю завтра.
а сейчас мы с берлинским приятелем,
у которого остановились здесь,
ещё гуляем.
сначала сидели напротив клуба, где в конце
семидесятых играли Боуи и Игги Поп -
у турок пили пиво,
потом ещё с двумя друзьями пили вино,
потом расстались с ними и
были в гостях у русской певицы
таксист, который вез нас к певице,
немного говорил по-русски,
он, высаживая нас, спросил:
"ну что, теперь по борделям?"
я рад нашей встрече,
я рад тому, что мы ходим по Берлину
мой друг неплохо понимает меня
я это где-то уже читал:
“у меня есть трое друзей, которые всегда понимают меня:
один живёт в Лондоне, другой в Любляне, третий – в…”
так и бывает.
это очень хорошо.
но никто, никто не должен понимать человека
на его земле.
с пророка достаточно и отечества.
зачем ему что-то ещё?
да?
понимаешь?
а понимающие люди должны находиться так далеко,
чтобы с ними нельзя общаться по мобильному и емейлу,
и по обычному телефону,
а иначе что может заставить человека
поехать так далеко -
что может заставить его платить
гнусным посольствам,
туристическим фирмам, железнодорожным организациям?
ничего не может.
море, камни, дома, соборы, женщины?
нет.
у таксиста ещё был такой акцент и он спросил:
"ну что, теперь по борделям?"
певица живёт в квартале гей-борделей.
вчера
с уехавшей сегодня утром подругой
мы стояли в очереди на выставку модной художницы
перед нами в очереди
стояли два гея
оба высокие,
и посмотрели на нас свысока
когда мы ответили на какой-то их вопрос
на нашем грубом английском
двое смазливых мужчин
наверняка работают на телевидении
или в какой-нибудь ещё медиа-структуре
ходят на выставки,
и наверняка считают себя богемой,
вернее, определяют себя этим словом,
доставшимся им
от бездарных, проклятых, безымянных,
от бесприданных,
у которых не было ничего в этом мире
кроме этого завораживающего романтического обозначения
доставшегося им от цыган.
да кто, собственно, такие геи в современном развитом мире?
в основном хорошо устроившиеся дизайнеры и рекламисты,
как и евреи, в основном, забывшие о своём проклятом и бунтарском
прошлом, и вспоминающие о своей идентичности
если только подворачивается возможность
получить с неё какой-нибудь дивиденд
я пристрастен
моя объективность всегда редко посещала меня,
а сейчас её вообще нет.
и вывод такой:
излишняя симпатия опасна,
это просто глупость,
это излишество -
или ненужный архаизм,
пора относиться к представителям всех меньшинств,
как к обычным людям,
вот и всё,
все проблемы, претензии и недопонимания
возникают от излишней симпатии.
нельзя воспринимать всех как родственников.
евреев, геев, миллионеров,
Израиль или США.
к чему можно и нужно было
уже давно прийти.
с другой стороны, я говорю это
как бы от имени некоего большинства,
что тоже странно.
приехал в Берлин на деньги,
заработанные моей девушкой.
вся остановка обклеена стикерами.
на них написано: "не давать жизненного пространства
нацистам и антисемитам."
аккуратно отклеить на память
одну наклейку.
объективная школа, размышляю я.
объективная школа.
точнее, «объективное движение»,
objective movement.
было такое направление в
американской поэзии.
имело свойства:
левый уклон, концепция “искренности”,
еврейская идентичность.
интересно, думаю я.
каким образом
это всё порождает
беспристрастный взгляд на предмет?
(помимо США, objective movement в той или иной форме
развивалось во многих странах развитого мира,
в последнее время, например,
в Латвии, где особая европейская тишина и расслабленность,
обжитость маленького пространства
и относительное единство общества
до последнего времени могли порождать особый сдержанный,
как бы поверх политики и социальных различий,
взгляд на мир)
напротив меня бабуля разговаривает с сидящим рядом со мной дедком,
1-ое мая,
у неё в руках рулон бумаги, очень похожий
на свернутый лозунг или транспарант,
вдруг она начинает нервно спрашивать у всех салфетку и
я даю ей салфетку
я вижу, что сидящий с ней рядом парень блюёт на пол
и она даёт ему салфетку
парень бормочет «спасибо, бабуль»
и вытирается
выходит на остановке,
дедок садится на освободившееся место
рядом с бабулей
а на его место рядом со мной садится женщина
с горящей лампадой
она сжимает её перед собой в руках как цыплёнка
пространство сжимает пространство место время реальность
мой друг пришёл провожать меня на вокзал
и мы с ним говорили о том о сём
но он не пожелал мне так быстро
погрузиться в русский паноптикум.
в переходе метро человек
кричит
приникнув лицом к стене
зажав уши руками
как оглушенный
что?
сердце?
сошел с ума?
охуел?
теракт?
лицо и кусок стены
заливает фиолетовый свет
мобильника
эта бабка не выходит на Театральной.
она едет на митинг демократической оппозиции
на Лубянке?
а я иду на коммунистический митинг на Театральной.
хочу посмотреть,
кого там больше -
интернационалистов-леваков или сталинистов-националистов-антисемитов
а она едет вообще неизвестно куда.
объективная школа это когда автор фиксирует события
и я иногда думаю, какой нужен бюджет, чтобы быть по-настоящему
объективным?
какой должен быть бюджет у оператора,
чтобы снимать искренне - красиво и непредубеждённо,
но не так чтобы жаловаться почему мы здесь с вами одни?
где наш режиссёр, костюмер, продюсер? -
и почему? -
мужчины несут пивко,
реальность прыгает, дергается,
западает.
она исчезает -
и проклятость никому не даётся сейчас по праву рождения,
по праву вероисповедания,
по праву деторождения,
или гражданства,
она не даётся никому -
и реальности нет в Берлине,
ни во Франции, ни в США,
ни в странах Балт… - вот русский язык
это такое ебаное искреннее существо:
когда хочешь сказать корректно,
всегда получается фальшиво,
так вот, в Прибалтике реальности нет -
как и везде,
и её нет в России -
остатки мужского, женское, отцы,
евреи, геи, мусульмане,
интеллигенты, гестапо, русские -
как и везде – чумные выбросы,
это жалкие останки,
бред -
сгустки, отбросы;
это the great dreg –
великий отстой,
останки идентичностей -
как недовыскребанные,
и их нужно выскребать
как выскребают остатки плода
после аборта,
но
я за чистоту,
и я за каждую конкретную идентичность,
но за каждую идентичность, как за чистый стиль, как за ложь,
нужно биться,
и она не даёт ничего, кроме чудовищной неправоты,
или возможности умереть в бою, или жить одному -
или умереть одному или в большой компании –
да,
но в любом случае, никаких дивидендов,
и остается только слепое волнующее заблуждение,
только дикая кровь заливает и очищает мозг,
и всё равно никакой объективности –
невозможно просто так на это смотреть и не коснёшься реальности -
потому что реальность проклята и виновна,
и за неё так же как за проклятость и неприкасаемость, нужно биться,
теряя кровь, зрение, искренность,
еврейскую и любую другую идентичность
это всё что я хотел сказать
нет, вспомнил кое-что ещё – дополнение; Новый год - Влюблённые заключены
в полупрозрачные плоды огромных виноградин... (В. Кривулин) -
влюблённые заключены в прозрачный кокон
из винных паров,
ей около тридцати,
а он лет на пять старше,
и по томности движений
по тому насколько они уже привыкли к этому состоянию
можно судить о том
насколько давно они уже пьяны.
наверное, встречали Новый Год вдвоём
или в небольшой компании,
и всё съели, выпили,
а потом поспали немного
или, может быть, не спали совсем
и теперь решили сходить ещё.
платят за бутылку водки, что-то ещё, сардельки…
они забыли сардельки!
мы подаем их им -
и кокон лопается,
он рассеивается вдрызг -
и в этом момент они встречаются с нами,
происходит трансгрессия – переход границ -
коллизия -
как будто бомба в метро,
а мы находимся в нашем нервном подергивающемся мире
наш ребёнок только что возбуждённо взвизгивал,
проезжая мимо продуктов
и всё же эти сардельки -
именно эти сардельки или колбаски -
стали такой границей,
своего рода погранзаставой,
на которой произошла встреча этих двух, если хотите, миров -
и они ушли,
но мы ещё встретимся с ними -
или с такими же как они -
когда Новый Год закончится
и они всё равно попадут в наш мир,
в наш веселый передвигающийся ад,
и никакая видимость или справедливость -
или несправедливость -
никакая объективная школа
или даже объективная истина
